Если вы, читатель, станете искать на картах наше княжество, вам придется изрядно потрудиться. Оно столь мало, что взгляд ваш рискует скользнуть мимо, не задержавшись. Этот небольшой участок суши взят в кольцо довольно высокими горами с одной стороны и переменчивыми водами моря с другой. Когда-то княжество, видимо, стало майоратом для младшей ветви правящей династии и местом почетной ссылки для наиболее честолюбивых ее представителей. И по сей день формально наш князь является вассалом одного из государей окрестных, более крупных держав. Если княжеский род не будет продолжен по мужской линии – земли эти вернутся под руку суверена. Однако вассалитет этот существует теперь более на бумаге, чем в реальности.

Именно уникальность географического положения, относительная независимость от соседей, разнообразие климатических и природных условий привели к тому, что княжество наше со временем стало представлять собой своеобразный квадривиум, как в прямом смысле – перекресток морских и сухопутных путей, так и в смысле средоточия наук. Но нашей «арифметической четверкой» стали магия, медицина, теология и астрономия. Кроме того, в столице княжества располагается лучшая в мире Академия мореплавания, из стен которой в разное время выходили великие открыватели новых земель и самые отчаянные пираты.

Я, по настоянию моего учителя, поступил в Академию магии. Учитывая размеры нашего княжества, путь мой из Гульденберга в столицу занял не более дня. Вот преимущество и опасность близких путешествий – у меня не было времени обдумать мое новое положение, не было времени усомниться в своем решении. Не было времени испугаться и повернуть назад...

В первый же день в Академии я пожалел о том, что не свернул с дороги, не сел на корабль в колонии или просто не остался дома.

Начнем с того, что образование, данное мне учителем, оказалось блестящим, но, увы, весьма специфичным. Так, мне не было равных в использовании артефактов, в древних языках и магических символах, в приготовлении зелий, астрономии и астрологии и, как ни казалось это странным моим теперешним педагогам, в медицине и магии исцеления. Мейстер Фальконе говорил: «Для того чтобы разрушить часы, достаточно ударить по ним кувалдой. Этим и занимаются наши коллеги, стихийные маги. Они создают огненные шары для уничтожения одного единственного врага, хотя  достаточно было бы и спички, точно брошенной внутрь доспеха. Но если тебе нужно остановить тонкий механизм часов, не повредив его частей, а после заставить его работать так, как нужно тебе – ты должен внимательно изучить его устройство, знать, как части взаимосвязаны между собой, что заставляет шестеренки вращаться, двигая стрелки. Так и с человеком – если тебе нужно высвободить душу, не повредив телесную оболочку или восстановить движение тела, когда внутренний огонь уже давно угас – ты должен досконально изучить человека, при этом в равной степени уделяя внимание телу и душе».

При этом я был практически несведущ в управлении стихиями и имел весьма поверхностные знания о демонологии. И уж совсем ничего я не смыслил в теологии. Для меня новым было изучение «языческих культов» и само представление о том, что есть Единый Бог, и что единый не означает единственный в этом мире.

В итоге, после вступительного испытания, меня хвалила примерно половина преподавателей Академии, а другая половина находила меня непроходимым тупицей.

Соученики меня избегали, ибо слава моего опекуна, мейстера Фальконе, оказалась столь же дурной, сколь и громкой. Хотя, по большей части, состоящей из смутных слухов. Кроме того, я вызвал пристальный интерес куратора Академии, отца Игнатия. Уж он-то хорошо понимал, за что мой учитель был отправлен в ссылку, и какие знания мог он передать мне.

Внимание это было ненавязчивым и в то же время обволакивающим и вездесущим. Обязательные посещения церкви, исповедь раз в неделю и лекции по теологии – как у всех остальных студентов. Но почему-то именно меня чаще других просили прокомментировать спорные места из Послания апостолов или прочитать молитву перед ужином. Временами я чувствовал себя мухой в центре искусно расставленной паутины. Один неверный жест, одно случайно оброненное слово, и ласковые руки пастыря превратятся в железные тиски правосудия. При этом отец Игнатий был очень интересным собеседником, и ему хотелось доверять, делится сокровенными мыслями или просто просить совета. Отец Игнатий был в чем-то неуловимом похож на моего опекуна.

 Примерно через полгода моего пребывания в Академии у меня состоялся довольно странный разговор с нашим куратором. Произошел он после привычной воскресной исповеди.

Начиналась беседа весьма обычно: «Ваша тяга к наукам весьма похвальна, юноша. Я наблюдал за вами. Вы одинаково усердно изучаете труды отцов Церкви и трактаты по магическому искусству. Думали ли вы над тем, куда направите свои стопы по окончании Академии?»,  -  спросил меня отец Игнатий.

Я ответил уклончиво, в том смысле, что мне еще рано задумываться над этим, ведь мое обучение только началось.

«Ваше обучение завершится раньше, чем вы думаете. При ваших-то способностях и начальном образовании».

И вдруг беседа неожиданно приобрела совсем иное направление:

«Знаете ли вы, юноша, из кого получаются лучшие пастыри? Вы скажете, из верных и преданных сынов Церкви? Из восторженных фанатиков и просветленных праведников? Нет, молодой человек, из них получаются лучшие овцы божьего стада. Или свирепые псы божьего закона. Пастыри же выходят из умных и пытливых, таких как вы, юноша. Из тех, кто способен рационально принять веру.

Подумайте еще вот над чем, юноша: вы, юные чародеи, полагаете, что ничего нет в этом мире могущественней магии. Вы играете своими огненными шариками и ветерками радостно и самозабвенно, как младенцы погремушкой. Но, обернитесь и посмотрите, кто присматривает за вами, играющими в песочнице? Даже не самые одаренные из вас способны одним движением руки превратить гранитную глыбу в золотую. Но без благословения Церкви и самые сильные из чародеев не смеют изменить даже самую малую песчинку. Не заблуждаетесь ли вы в поисках силы?

Мы вернемся к этой беседе через пару лет, когда образование ваше будет завершено. Не ошибитесь с выбором, молодой человек. Ибо ошибка для вас лично будет равносильна самоубийству. Это смертный грех, юноша, не совершайте его - мой вам совет".

Как я теперь понимаю, только воспитанная моим учителем недоверчивость спасла меня от гибели в первые мои месяцы в Академии. Как ни хотелось мне применить мои знания, полученные вне стен Академии, мне удалось сдерживать себя. И как я теперь ясно вижу, моя осторожность не была напрасной. Я был под постоянным надзором и при малейшем нарушении правил мог отправится на костер.

Я искал причины странного обаяния отца Игнатия, ибо он по-прежнему и пугал и оновременно привлекал меня. И не меня одного. Я видел, какую власть имеет он над другими студентами и даже преподавателями.

Отец Игнатий заставил меня впервые всерьез задуматься о том, что имел в виду мой опекун, когда говорил о выборе и величии. И какова будет цена.