Не знаю, сколько времени провел я в оцепенении – несколько минут или может часов. Но все же природное любопытство взяло верх над апатией. О чем мог писать мне мейстер Фальконе в эти дни?

Я сохранил то письмо, как самую ценную из своих немногочисленных реликвий. Но все же  я перепишу в дневник его содержание.

«Помнишь ли ты, мой мальчик, как я говорил тебе о выборе силы? И помнишь ли ты, что я обещал тебе право сделать этот выбор? Так вот, Лоренцо, судьба распорядилась иначе. Мне очень жаль. Я надеялся, что ты пойдешь моим путем без принуждения и с открытым сердцем. Но сегодня все мы не можем распоряжаться собой в полной мере. И ты, увы, менее всех. Возможно, эти строки покажутся тебе бредом выжившего из ума старика, но я очень надеюсь, что уважение к твоему учителю заставит тебя дочитать письмо до конца.

Ты знаешь, в каком бедственном положении находимся все мы. Гульденберг, как и столица, находится в осаде. Да, да, и под моими стенами толпятся восставшие мертвецы. И даже я ничего не могу поделать с этой маленькой проблемой. Гнев Серой Госпожи воистину ужасен, мой мальчик.

Случилось так, что ты единственный из нас, владеющих Искусством, кто сейчас находится ближе всех к центру Силы. Воля Госпожи причиной всему, и лишь ее воля способна остановить это безумие. Но Она не хочет слышать наши мольбы, ее лик отвращен от нас и мы лишены ее благословения. Все, кроме, как  я надеюсь, тебя.

Предупреждаю, мой дорогой мальчик, тебе понадобится все твое мужество, чтобы совершить должное. И не обещаю, что попытка твоя увенчается успехом. Но это - единственный шанс на спасение для всех нас. Ты должен спуститься в храм Серой Госпожи, что находится под собором Святого Николая на площади Четырех Академий и обратиться к ней в этом древнейшем из центров Силы. Ты должен пройти посвящение и получить ее благословение. Если твоя попытка увенчается успехом, все мы, некроманты, тотчас узнаем об этом и объединим свои усилия для того, чтобы взять ситуацию под контроль. Но без благосклонности Госпожи у нас недостанет сил. Получи же для нас это благословение! В полдень 21 марта каждый из ныне живых некромантов будет находиться близ центра Силы, каждый в своем городе, и все мы будем готовы действовать, как только получим знак. Если знака не последует, это будет означать лишь одно – ты мертв, и вскоре все мы последуем за тобой.

Мне очень жаль, мой дорогой Лоренцо, что приходиться взвалить эту ношу на твои неокрепшие еще, почти детские плечи. Я надеюсь, что со временем ты сможешь простить мне эту вынужденную жестокость.

Я желаю тебе удачи, мой мальчик. Или, по крайней мере, легкой и быстрой смерти.

Твой опекун и учитель, мейстер Фальконе, Maestro Falecimiente.

P.S. Отдай эту записку отцу Игнатию, он проводит тебя в святилище и объяснит, что нужно сделать».

Только тут я заметил, что из капсулы с письмом выпал еще один листок. Я развернул записку. В ней было лишь три слова на латыни: «Смерть есть милосердие» и подпись «M.F.»

Я был ошеломлен и напуган этим посланием. Как будто каменная глыба опустилась мне на плечи, так я ощущал груз внезапно возложенной на меня ответственности. И еще, помниться, я не к месту подумал, что как не пытался я избежать встречи с отцом Игнатием, она все же состоится, и именно в назначенный им день, 21 марта. Правда пройдет она вовсе не так, как он запланировал. И эта простая мысль внезапно придала мне сил. Я будто очнулся от апатии, страх отступил в самые глубины моего я, напоминая о себе лишь непрошенной дрожью в руках и сухостью во рту. Судьба известного мне маленького мира оказалась сегодня в моих руках, и я был готов действовать.

Я достал из тайника амулет, подаренный учителем, и помчался по полупустым коридорам Академии к кабинету куратора.

Отец Игнатий, по счастью, был в своем кабинете, а не в зале Совета. Он даже, кажется, не был удивлен моим приходом.

«Я, кажется, назначил тебе на полдень? Еще слишком рано, Лоренцо. Приходи позже».

Вместо ответа я положил на стол поверх бумаг записку учителя.

В наступившей тишине я слышал лишь стук собственного сердца. Внезапно отец Игнатий вскочил, схватил меня за плечи и, заглянув прямо в глаза, спросил:

«Ты действительно хочешь этого, мальчик?!»

В ответ я смог лишь кивнуть.

«Тогда пойдем», - куратор буквально потащил меня к двери, - «поспешим, пока я не передумал».

Через несколько минут мы были уже у небольшой потайной дверцы в стене собора Святого Николая.

За все время пути отец Игнатий не произнес ни слова. Так же молча, он открыл дверь и втолкнул меня внутрь. Мы оказались где-то слева от алтаря, лишь неверный свет от лампад перед иконостасом рассеивал тьму.

Помню, что в этом свете лица святых казались мне то усталыми, то злыми.

Мой проводник наконец-то решил нарушить молчание.

«Я надеялся, Лоренцо, что ты никогда не пройдешь этим путем, и уж тем более не предполагал, что я сам, собственными руками, отопру перед тобой эту дверь. Но, если уж Фальконе рискнул обратиться ко мне с подобной просьбой, видимо иного выхода действительно нет».

С этими словами отец Игнатий отдернул занавесь и прямо за царскими воротами я увидел металлическую дверцу. Замка на двери не было.

«Ключ -  у тебя на шее».

Я приложил к двери амулет, и она бесшумно ушла куда-то вглубь стены. За дверью обнаружились ступени, уходящие куда-то далеко вниз, в темноту. Я смотрел в эту тьму и решимость моя стремительно таяла.

«Ну и чего ты ждешь!?», - буквально закричал на меня священник, и продолжил более спокойно – «Неужели твой опекун ждал, что я снова спущусь в этот ад? пойду вместе с тобой? Нет, оттуда возвращаются лишь однажды. И инструкций ты от меня не дождешься, мальчик – для каждого посвящение проходит по-своему. Ты поймешь, что нужно делать. Или умрешь».

Еле слышное «Кум део[1]» и шелест закрывающейся двери за спиной – вот что я услышал, прежде чем погрузился во мрак с головой.

Не знаю, как долго продолжался мой спуск. Время будто перестало течь вокруг меня. Но наконец, я нащупал ногой последнюю ступень и уперся в еще одну металлическую дверь. Я вновь воспользовался амулетом, и дверь бесшумно отворилась.

Моему взгляду открылся огромный зал, высота колон едва угадывалась в царящем там полумраке. Откуда-то проникал рассеянный свет. На стенах за колоннами угадывались тени деревьев, очевидно, растущих на этом месте в ином мире. Невозможно было представить, что все это великолепие расположено глубоко под землей.

Зал был абсолютно пуст и выглядел давно заброшенным. Только статуя Серой Госпожи в дальнем конце зала да плита с пентаграммой в центре выглядели нетронутой временем. Повсюду на полу лежал толстый слой пыли. И только плита и статуя были точно отполированы прикосновениями невидимых рук. Я укрепил факел на стене и медленно прошел в центр.

Только в этот момент, дорогой мой читатель, я осознал, что не взял с собой никаких необходимых предметов – ни свечей, ни ладана, ни даже обычного куска мела или угля для начертания мандалы вызова. Я был абсолютно беспомощен! Я уже готов был сдаться, когда прямо из мраморной плиты пола, как из-под воды, поднялся простой кинжал из слоновой кости.

В памяти сами собою вспыли слова, которые однажды сказал мне учитель: «выбрать Силу и добровольно принести ей в ладонях свое сердце». Не давая себе времени усомниться, я схватил кинжал и с размаху полоснул себя по груди, слева, там, где сердце.

Как только первые капли крови упали на линии на полу, те начали наливаться алым сами собою. Боль была такой обжигающей и невыносимой, силы вместе с драгоценной влагой так быстро покидали мое тело, что я рухнул на колени прямо в центре пентаграммы.

Стараясь удержаться в сознании, я скорчился в защитном круге, и мог лишь бессильно наблюдать за происходящим.

Даже теперь мне временами кажется, что все, что я увидел в храме, было галлюцинацией, вызванной потерей крови и нервным напряжением.

Сквозь всплески боли и алые круги перед глазами я наблюдал, как от статуи Серой Госпожи отделилась нечеткая фигура и начала двигаться в мою сторону. Ее очертания колебались, образы, возникающие то ли наяву, то ли в моем воспаленном мозгу, перемешивались и проникали друг в друга. 

То мне виделась мертвая женщина с белыми цветами в густых волосах, то невеста без лица, то снова холодная каменная статуя.

Я был напуган, но не мог двигаться, ибо кровь моего сердца все еще питала пентаграмму. Я мог лишь надеяться, что это всего лишь испытание моей веры, и страшное порождение тьмы не сможет переступить границы защитного круга и прикоснуться ко мне.

И вот, оказавшись от меня опасно близко, нечто наконец-то обрело окончательную форму.

После той ночи, читатель, смогу ли я когда-либо смотреть на женщин по-прежнему? С каждым шагом видения я ощущал, как в груди моей слева, там, где прежде билось сердце, образуется пугающая пустота.

Дева не была прекрасна классической красотою античных статуй, и, восстанавливая в памяти ее образ, я не могу утверждать, читатель, что она была совершенна. Но было в ней то непостижимое сочетание невинности и соблазна, которое не оставит равнодушным ни одного мужчину.

Боль моя притупилась, но я потерял очень много крови. Стараясь сохранить остатки сознания,  я жадными глазами следил за приближением крылатой. Теперь я уже не испытывал страха, место ему уступило исступленное желание прикоснуться, сжать эти хрупкие плечи, почувствовать мягкость перьев под пальцами, зарыться лицом в черные локоны. Я забыл о судьбе мира, ждущего меня наверху, голова моя кружилась уже не только от потери крови, возбуждение и слабость качали меня на своих волнах.

Крылатая дева легко вступила в защитный круг и склонилась надо мной. Я в тот миг уже окончательно уверил себя, что нахожусь во власти иллюзии, и лишь прикосновение ее крыла вернуло меня к реальности.

А дева между тем обняла меня невесомыми крыльями, тонкими руками и припала губами к ране на моей груди.

Лишь на мгновение, а затем приблизила свое лицо к моему, и поцеловала меня влажными и солеными от  крови губами. Я заглянул ей в глаза…

Мир вспыхнул нестерпимым сиянием и разлетелся в на тысячи осколков. И уже окончательно погружаясь в беспамятство, я успел услышать два слова: «Благословляю тебя».

Я благодарно улыбнулся, и потерял сознание.